Марат Абдрахимов: Наша миссия – дарить людям счастье

Театр – абсолютный наркотик

- Марат, сегодня ваша биография – это много строчек ролей в театре и кино. Вы с детства чувствовали, что станете актером?

- Я из районного центра на юге Башкирии – села Исянгулово Зианчуринского района. Театра у нас не было, и окном в мир для меня были книги и кино. Я погружался в это, представлял себя героем романов, фильмов. На гастроли к нам приезжал Сибайский драматический театр с замечательными актерами, с которыми моя мама вместе училась в Уфимском училище искусств. Нашими друзьями были Рамиля и Марсель Худайгуловы. Я мальчиком ходил на все их спектакли. Позже к нам на гастроли практически со всем репертуаром приезжал наш любимый Башдрамтеатр – с Нурией Ирсаевой, со всеми звездами. Это было потрясением для меня и сильно повлияло на мой жизненный выбор. Но для меня огромным минусом было то, что я не владел башкирским языком. Выучить его было очень сложно, в школе тогда башкирский не преподавали. В Советском Союзе дома, в садике, в школе, на улице все говорили на русском языке, ни башкирский, ни татарский нигде не приветствовались. Я тогда не очень понимал, в какой театр я хочу. Только когда поступил в Уфимское училище искусств, словно плотину прорвало, я начал ходить на все спектакли: в Башкирский театр оперы и балета, Русский, Башдрам, только открывшийся Молодежный театр, помню постановки «Орфей и Эвридика», «Идукай и Мурадым». Я ходил на все спектакли взахлеб, тратил всё свое время на театры. Именно тогда понял, что очень хочу на сцену. На какую – еще не понимал: хотел и петь, и танцевать, и в драму, просто разрывался. Но мой педагог по вокалу Салават Ахметович Аскаров, к сожалению, ныне покойный, - меня направил: «Марат, тебе нужно учиться в ГИТИСе, вижу, что ты рвешься в театр. Езжай в Москву». Он выяснил, кто набирает курс, какие требования. Я подготовился и поехал. Так началась моя долгая-долгая жизнь в театре.

- Какой спектакль в вашей биографии можно назвать самым трудозатратным?

- Все спектакли трудозатратные, если ты вкладываешь в них всего себя. А по-другому не получается, невозможно выйти и играть в полноги. Как бы ты ни болел, выходишь и на сто процентов работаешь. Чисто физически для меня самым тяжелым был спектакль «Cats» - «Кошки»: это одновременно и балет, и опера, и драматическое искусство. Нужно было двигаться, петь и переживать очень много. Но это был один из самых честных спектаклей, где чувство локтя, команды было невероятным. Мы сильно поддерживали друг друга, остались только очень сплоченные. Мы были братья и сестры, мужья и жены, дышали одновременно. Я безумно счастлив, что такой проект был в моей жизни. Второй любимый и затратный проект – это «Мисс Сайгон». Очень тяжелый спектакль, там у меня одна из центральных ролей, где реально нужно тратиться, иначе не вытащишь. Ты такой локомотив, на котором держится всё действие, весь сюжет. Зная, что ты локомотив – тянешь, никуда не денешься. При этом музыка невероятная и персонаж интересный: он гаденыш, выживает, как может, но у него есть мотивы, почему он так себя ведет. Он говорит про свое детство, и его поведению есть оправдание. Поэтому для меня это роль, где я наслаждаюсь, у меня крылья за спиной, и я получаю огромный ответ от зала, который дарит мне невероятные аплодисменты, любовь, поддержку. Это абсолютный наркотик: ты понимаешь, сколько ты вложил, столько тебе и возвращается. Это очень важно для актера, когда он выходит на сцену и есть ответная реакция, что ты не зря кровью, по́том, энергией, болью, силой делишься, тратишься. Значит, всё не впустую и ты идешь в правильном направлении.

— В каких спектаклях вы участвуете в настоящее время?

— Основной театр, где я служу, — Московский театр мюзикла под руководством Михаила Швыдкого. Это не государственный театр, частный. Там я занят практически во всем репертуаре, кроме одного концерта (там у меня были съемки и не сложилось). Во всем остальном репертуаре я участвую — это рок-опера «Преступление и наказание» Эдуарда Артемьева в постановке Кончаловского, «Всё о Золушке» с музыкой Раймонда Паулса, пьеса Сергея Плотова, мюзикл «Прайм-тайм» — самая последняя наша постановка. Есть детский спектакль «Чудеса и куролесы» по мотивам «Алисы в стране чудес» и «Принцесса цирка», бессмертная оперетта Имре Кальмана. Есть еще «Мисс Сайгон» Санкт-Петербургского театра музкомедии, туда я отдельно летаю. Еще занят в театрализованном концерте «Хиты Бродвея», тоже в Питере.

— Как отражаются нынешние настроения и санкции на вашей отрасли?

— Мы такие же живые люди, даже с особой душевной организацией, потому реагируем острее, тяжелее, больнее. Но при этом каждый из нас понимает, что в самые тяжелые времена люди приходят в театр на два часа отдохнуть душой, забыть о тревогах, волнениях, страхах, которые наполняют душу людей. В этом наша миссия, наверное, — давать людям хоть немного забыться, отдохнуть, отпустить ситуацию, вылечиться от депрессии. Как бы сложно, тяжело ни было, мы выходим и честно делаем свое дело.

Каждая работа — большой опыт

— Когда вы принимаетесь за новую роль, что кажется самым привлекательным?

— Наверное, пуститься в увлекательное путешествие исследования характера моего персонажа. Почему он так поступает, что могло повлиять на него? Процесс разматывания клубочка, когда постепенно ты начинаешь обрастать событиями, обстоятельствами, которые заставляют твоего персонажа действовать именно так. Мне всегда интересно, как персонаж из точки А в начале спектакля приходит в точку Б в конце спектакля, какие у него на пути препятствия и как он добивается того, что хочет. Когда это обрастает подробностями, действиями, ты понимаешь, как на твоих глазах рождается новый герой. Это невероятный кайф, чувство восторга от того, что ты наполняешь пустую форму содержанием. И потом ты чувствуешь, как этот персонаж начинает жить своей жизнью. Она совершенно может не совпадать с тем, что ты есть. По системе Станиславского ты должен отталкиваться от себя самого. Но у меня большинство персонажей отрицательные, там от меня даже четверти нет. Но когда ты начинаешь идти от одной вешки к другой, от другой к третьей и проходишь все, которые расставил на этом пути, — вдруг понимаешь: Боже, какой он монстр, гад, но при этом очень интересный, глубокий, ты понимаешь причины и обстоятельства, почему он таким стал и так себя ведет, что его триггерит (является спусковым крючком), почему он так действует — в этом интерес. Мне всегда интереснее отрицательные герои, там есть развитие персонажа. Когда мы учились, нам говорили: в положительных надо искать отрицательные качества, а в отрицательных — положительные, потому что простых людей не бывает, все сложные, во всех есть и хорошее, и плохое. Но каждый человек оправдывает себя, потому что в его системе ценностей всё хорошо, у него все правильно. А почему он так поступает — это ты должен продумать. Может быть, состояние безопасности. Чтобы я был в безопасности, я должен нападать на других. Чтобы меня не предали, я должен предать всех заранее, тогда я буду в безопасности. Гадкий человек? Гадкий. Плохо поступил? Плохо. Но он всё равно это делает, чтобы потом ему не было больно, из чувства собственной безопасности. Если я не оправдаю своего персонажа — я буду фальшивым. Поэтому я очень люблю такие расследования.

— Бывает ли, что вы соглашаетесь на какой-то проект только ради денег, хотя он не приносит вам удовольствия?

— Бог миловал. Аллаға шөкөр, таких ситуаций не было. Может, еще из-за того, как человек сам относится к этому. Мы иногда окрашиваем эмоциями ту или иную ситуацию, видим, например, ограничение своей свободы или еще что-то подобное. Если ко мне приходит какая-то работа, я всегда к ней отношусь как к опыту. Например, неинтересная роль в кино. Но я могу получить работу в кадре, опыт работы в кино, выйти перед камерой — а это бесценный тренинг для меня. Как-то мне дали юмористическую роль, где юмор был ниже пояса со скабрезным текстом. Не лежала у меня душа такое говорить. Но я себе сказал: я не могу подводить людей, моего агента, я это сделаю — не педалируя, а легко, изящно и не по́шло. Прошёл по грани. Когда отправили пробы, я понравился, но не подошел по возрасту, взяли другого актера. Но эти мои пробы мой агент показал в трех других проектах, и там я подошел на другие роли. Я был безумно рад, что этот скабрезный юмор не получился, зато выстрелил в других проектах.

Актер не имеет права на халтуру

— Марат, вам в жизни приходится многие роли исполнять по многу раз подряд. Знакомо чувство эмоционального выгорания? Как вы справляетесь?

— Первый раз с чувством выгорания я столкнулся в «Норд-Осте». Это был первый спектакль каждодневного показа, мой первый опыт. Не самый лёгкий спектакль, много маленьких, ансамблевых персонажей. Мы уже год играли, нужно было быстро переодеваться от сцены к сцене, быстро переключаться из персонажа в персонаж. Были тяжелые костюмы, в них было жарко, неудобно. Спектакль был долгий, заканчивался в половине 11-го. Играть восемь спектаклей в неделю в течение года было невероятно тяжело. Однажды всё во мне начало сопротивляться и протестовать. Так это всё надоело — музыка, люди, которые приходят в зал, которые меня окружают. А в финале все персонажи выстраиваются на движущийся круг и лицом медленно проезжают кулисы, потом авансцену. И вот я вижу первые ряды, лица людей, а у них в глазах — слёзы. Я в этот момент был настолько потрясен и сказал себе: какое ты имеешь право так себя чувствовать, когда люди пришли, заплатили большие деньги за сказку? У них слёзы на глазах, они улыбаются, они счастливы. Ты не имеешь права так себя чувствовать, раздражаться, на тебе огромная миссия — дарить людям счастье хоть на три часа. С этого момента я не разрешаю себе выгорать. Есть масса возможностей, как подпитывать, заряжать себя, научиться каждый раз выходить играть, как в первый раз. Да, этому надо учиться, рассчитывать свои силы. Но это возможно, это твоя профессия. Именно с «Норд-Оста» началось мое честное отношение к профессии. Когда ты, как актер, не имеешь права на халтуру. Люди, которые пришли, заплатили деньги, имеют право на маленький кусочек счастья, ты должен им это дать.

— «Норд-Ост» — тяжелая тема… (в 2002 году в Театральном центре, где шел мюзикл, произошел теракт, почти весь состав популярного мюзикла несколько дней находился в заложниках, по официальным данным, погибли 130 человек — прим. ред.) В этом случае уместно сказать, что время лечит? Чем дальше вы от того кошмара, тем легче?

— Мы каждый год в этот день собираемся у стен здания на Дубровке, потом едем на кладбище к нашим маленьким актерам Кристине и Арсению. Больно так же — ничего не меняется, время не лечит. Другое дело, что приходит понимание — 20 лет прошло и ты осмысливаешь, что и почему произошло, кто мы, почему приходим в этот мир, куда уходим. Эти вопросы все время стояли, и я долго думал. Приходили книги, всевозможные практики, которые сформировали мою философию, концепцию этой жизни. Может, я не отвечу на вопрос, в чём смысл жизни, но зачем я сюда пришел — я нашел ответ. Это очень грустно, больно, но события явились катализатором, которые заставили резко повзрослеть, взять на себя ответственность за свою жизнь, жизнь близких. То, что вначале я говорил о милосердии, сострадании, безусловной любви, принятии людей такими, какие они есть, — началось оттуда. Там, куда мы уходим из этой жизни — там уже нет обид, мести, злости, там есть только любовь. Что нам мешает быть такими, когда мы здесь, в человеческом теле? За этим стоит вопрос выбора, что ты выбираешь в этой жизни — безопасность или истину. А истина есть любовь…

Я — «самоизбыточный человек»

— Марат, недавно у вас был день рождения. Обратила внимание, как много людей в соцсетях называют вас «родным». А вы кого считаете родными?

— Для меня родной человек — это тот, который понимает, что такое сострадание, милосердие, чувство боли другого человека, безусловная любовь, когда просто любишь ни за что, потому что человек уже есть, с его минусами, плюсами, с правом на ошибку. Даже если он ошибается, даже если не прав. Это его опыт, он учится, и, если ему больно, тяжело, его нужно поддержать. Чувствовать чужую боль, как свою — это то, что делает нас людьми, отличает от животных.

— Открытость мешает или помогает в жизни? Какие интересные черты характера у вас есть с детства, а какие пришлось вырабатывать, прокачивать в себе?

— Я экстраверт, и нам очень сложно быть закрытыми. Одна моя подруга в шутку сказала: «Есть люди самодостаточные, а есть люди самоизбыточные». Вот я — самоизбыточный человек, меня реально много. Я понимаю, насколько людям иногда тяжело со мной, потому что заполняю собой всё пространство и выплескиваю свою любовь, энергию, заботу. Люди, бывает, говорят: «Мы тебя не просили об этом!» Мне приходится ограничивать себя, бороться с желанием догнать и причинить добро, когда не просят об этом. Это у нас чисто семейное. Мама была такой: всех нужно обогреть, накормить, обо всех позаботиться, такая Мать мира, Мать-земля. Поэтому иногда людям бывало тяжело со мной, всеобъемлющим, они от меня уставали, к вечеру я и сам от себя уставал. Сейчас я себя ограничиваю, говорю: тебя об этом не просили, не лезь.

С детства мне было всё интересно, я быстро загораюсь, вспыхиваю. Бывает, не хватает дисциплины довести дело до конца. Я гиперактивный человек, очень тяжело сохранять сосредоточенность. У меня всегда было много недоделанных дел. Приходится сейчас бороться с этим и закрывать свои гештальты, если обещал — исполнять. Второе, над чем нужно было мне работать, — никогда не сомневаться в том, что ты делаешь. И это для всего нашего народа Урала актуально. Ограничения, которые идут из воспитания: не высовываться, не быть выскочкой, не быть на устах у людей… Мой папа говорил: веди себя прилично, неудобно перед людьми, что люди скажут? Очень часто ты чего-то хочешь, а потом как бы осаживаешь себя: что скажут люди? Я всегда смеялся, что в Уфе самый страшный зверь — это «тәртип» (приличие, порядок по-башкирски — ред.). «Так нельзя, сюда не ходи, так не делай, сюда не смотри», и это у многих сидит во внутренних, бессознательных установках. Мне приходилось внутри себя это ломать, быть ярким, смелым в творчестве, заявлять о себе, что я могу и достоин чего-то большего. Воспитание у нас закладывается такое, что ты всегда одергиваешь себя, бьешь по рукам, а в творчестве так невозможно. Ты внутри себя чувствуешь, что у тебя не получится. А когда так себя ограничиваешь — сидишь на заднем плане и не можешь быть в искусстве первым. Мне это пришлось внутри себя прокачивать: «я достоин, я могу, мне хватает таланта, сил, умения, чтобы быть первым, сделать что-то, чтобы сказали: вот он — лучший».

— Вы много и долго учились, сначала даже были теоретиком музыки. Кто из учителей вам запомнился больше всего?

— О да, я много и долго учился! В 1986 году я поступил на отделение теории музыки в Салаватское музыкальное училище, после второго курса перевелся в Уфимское училище искусств. Проучился 3-й и половину 4-го, началась фенольная история, я сломал ногу и очень много пропустил. Мне сказали, что я должен остаться на второй год, но к тому моменту я понял, что я не хочу быть теоретиком, учителем музыки, стал театральным маньяком, грезил сценой. Я перевелся на вокальное отделение в класс потрясающего педагога Салавата Ахметовича Аскарова, который очень много сделал для меня, сформировал мою судьбу, я ему безмерно благодарен. Тогда я ему все уши прожужжал тем, что хочу в театр. Спрашивал, нельзя ли меня хотя бы в гардероб устроить — даже там готов был работать. Тогда нашлась вакансия актера миманса. Салават Ахметович поговорил с директором театра Радиком Гареевым. Радик Арсланович пригласил меня, вручил удостоверение актера миманса. Я был самый счастливый человек на свете! До сих пор помню: зима, холод, 40 градусов, в театре дубак, актеры грелись у софитов за кулисами. Была опера «Аида», на нас были только набедренные повязки и морилка на коже. Мы стояли, стучали зубами от холода, огромные колонны из тряпочек от сквозняка колыхались (смеется). Я в руках держал копье и был безмерно горд и счастлив, что я на сцене. С этого началась моя долгая дорога по сценам театров. После этого я поступил в ГИТИС-РАТИ, факультет музыкального театра. Мастером нашего курса были Борис Александрович Титель, главный режиссер Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, и Игорь Николаевич Ясулович, всеми известный и любимый киноактер.

Педагоги, которых я люблю, помню, — это педагог по вокалу Геннадий Михайлович Пищаев, он из Ишимбая родом. И Зиниада Семеновна Коган, мой концертмейстер. Это удивительный тандем, который воспитал огромную плеяду музыкальных актеров. То, чего я добился в жизни, — это благодаря им. Им моя любовь и признательность, они, слава Богу, живы-здоровы, дай Бог им долгих лет.

Подпитываюсь силой моей родины

- Вы часто приезжаете в Башкирию. Это по делам или ради духовной подпитки?

- Во-первых, это моя родина. Во-вторых, я безумно люблю Башкортостан, и это много-много слоёв: духовная подпитка, мои корни, мой род. Я к этому очень ответственно отношусь, потому что знаю, что такое род (тоҡо́м по-башкирски). Я работаю с энергиями, чувствую и слышу ответ, поддержку моих родителей, которые ушли более 10 лет назад. Для многих это мистика, для меня – обыденная реальность. Я чувствую, как родители меня направляют, помогают, мама часто даёт мне крутые знаки.

Расскажу один случай. В какой-то момент я попросил маму о помощи и получил её, у меня выросли крылья за спиной. Я сказал: «Мама, я так соскучился по твоему голосу, если это ты – дай мне какой-то знак, я очень соскучился по твоему голосу!» И вот я прихожу домой, беру телефон, на нём знак автоответчика, нажимаю – а там голос мамы! Ее последнее голосовое сообщение… Прошло уже много времени, как она ушла, а это сообщение оказалось не стёртым, да еще и уведомление о нём появилось именно в этот день. Я просто сел… Мама была таким человеком, которая могла своей любовью просто «задушить». Я понял, что для моей мамы нет никаких преград. Даже если ты за потусторонним занавесом, ты всё равно с нами. Я проревел всю ночь, это был невероятный знак. Родители приходят во сне, разговаривают, род меня поддерживает. Я подпитываюсь силой моей родины. Помимо того, там живет моя родная сестра с племянницами, я не могу без них, это мои близкие люди, я их безумно люблю, скучаю. Я люблю красавицу Уфу, очень рад той культурной жизни, которая там происходит, горжусь своими земляками. Можно по-разному относиться к творчеству Шевчука, Земфиры, Фейса, Моргенштерна, кто-то любит, кто-то нет, но это наши уфимцы. Я горжусь ими. Башкортостан для меня – не просто родина, это место, где я наполняюсь силой. Пока буду жив, буду летать, ездить, приезжать. Моя земля меня не отпускает, слава Богу.

- Кем вы себя считаете по национальности?

- Дожив до своих 52 лет, я перестал людей делить по национальным признакам и расовой принадлежности. Мы все живем на очень маленьком шарике под названием Земля. Наша планета очень маленькая. Мы все созданы по образу и подобию Творца. У нас две руки, две ноги, хоть и разный разрез глаз, цвет кожи, каждый из нас хочет жить в мире, в безопасности, рожать и воспитывать детей, которым ничего не угрожает. Мы все хотим любви и быть любимыми, дарить любовь, чтобы нас принимали такими, какие мы есть, мы все хотим быть успешными, жить в изобилии. Мы все совершаем ошибки, и, по сути дела, мы ничем не отличаемся друг от друга. Мы все люди планеты Земля. Каждая мама хочет, чтобы ее ребенок был жив, у него было хорошее образование и чтобы он был счастлив.

Но если сказать, кем я больше себя чувствую по крови, то моя мама – курганская башкирка, а у папы отец был башкиром из Таваканово Кугарчинского района. Бабушка, папина мама, воспитывалась в детдоме и считала себя татаркой. И именно моя татарская бабушка, единственный человек в нашей семье, – учила меня башкирскому языку. Мы с ней выучили башкирский алфавит, читали «Радость нашего дома» Мустая Карима. В семье у папы было еще две сестры, и было невероятное уважение родителей. Все с бабушкой разговаривали на татарском языке, с дедушкой – на башкирском языке и никто никогда никого не делил. В доме никогда не возникало национальных трений. Так что во мне в основном башкирская кровь и четвертинка татарской крови, чем я горжусь. А вот у моей дочери намешано пять кровей. У жены есть белорусская, литовская и русская кровь. Так что Алина себя чувствует гражданином мира.

- Какой судьбы вы хотите для своей дочери?      

- Как любой папа, чтобы она была счастлива. Я всегда говорю дочке: я как папа должен тебя предупредить: существует такой и другой вариант развития событий, а какой ты выберешь – это уже твоя ответственность. Даже если ты ошибешься – это будет твой опыт, твоя ошибка, тебя ругать не будут. Но если будет больно и обидно, папа и мама тебя всегда поддержат. Ошибки и даже провалы – это не обратная сторона успеха, это дорога к успеху. Ребенок должен понимать, что судьба в его руках, а мама и папа – это тыл, мы можем только сказать: «Ничего, дочь, прорвемся, мы с тобой».

- У вас есть какое-то любимое башкирское выражение, пословица?

- Моя любимая пословица с башкирского переводится так: «Когда Лошадь запрягали в арбу, Лягушка подставила свое бедро (плечо)». Смысл такой: даже когда ты совершенно чего-то не понимаешь, пытаешься сделать вид, что помогаешь. Юмор у башкир показательный, это даже тонкий сарказм, я обожаю это (смеется).

Впереди – ещё полвека непрожитой жизни

- Довелось как-то побывать у вас на сеансе психотерапии. Когда вы поняли, что можете лечить людей?

- Лечат людей врачи, а целители исцеляют: помогают людям найти причины быть счастливыми, жить без проблем, не мучиться, устраняют то, что причиняет им боль, триггерит их. Но прежде чем ты начнешь помогать другим, первое, что ты должен сделать – исцелить себя сам, закрыть хотя бы основные проблемы у себя внутри, примириться с миром. Когда ты чувствуешь, что мир тебя любит, он не враждебный, вокруг тебя близкие и родные люди, которые тебя поддерживают, ты в безопасности, ты себя любишь, ценишь и уважаешь, чувствуешь себя свободным. И я сейчас не про эгоизм. Если ты не любишь себя, то не можешь любить других. Если человек отказывается от себя и начинает служить людям, - это не есть правильно, жертвовать собой нельзя. Ты сначала должен разобраться с собой и наполнить себя любовью, уверенностью, быть спокойным и счастливым. Когда у тебя это получится и тебя попросят о помощи – ты можешь помочь. У меня много разных курсов и практик, я помог очень многим, в том числе медийным людям. В этот момент я абсолютно счастливый человек.

- Сейчас, когда за плечами полвека прожитой жизни, у вас есть неосуществленные цели и мечты?

- Во-первых, у меня впереди еще полвека непрожитой жизни! По сути, я ведь только начинаю жить и не собираюсь сдаваться. Планов громадьё и, несмотря ни на что, я уверен, что у меня всё получится. Во-вторых, наверное, нет того, что я бы не осуществил в своей жизни из того, что намечал. Оборачиваясь назад, могу сказать, что я достаточно много сделал. Огромные, значимые, известные проекты. Но у меня еще всё впереди! Однако для этого нужны железная дисциплина и желание идти к своей цели, победе, концентрируясь на главном и не размениваясь на мелочи. Есть замечательное хокку японского классика Мацуо Басё. Оно меня всегда очень веселит: «Уж осени конец, Но верит в будущие дни Зеленый мандарин» – то есть он до сих пор не созрел, но верит, что всё равно успеет, несмотря на осень.

- Есть ли у вас мгновенный рецепт поднятия настроения?

- Мы, наше тело, состоим из химии, из гормонов. Есть гормоны стресса, есть гормоны счастья. Ученые выяснили и поняли, что когда мы обращаемся к свету и ощущаем поток энергии внутри себя, то начинают вырабатываться гормоны счастья. Когда я это обнаружил для себя, для меня это стало спасением. Я просто делаю спокойный глубокий вдох и представляю, что из центра земли поднимается поток энергии. Потом я прошу заполнить меня энергией воздуха, который поднимается через макушку головы и уходит в ступни ног. Потом прошу энергию воды, которая заполняет меня в центре груди, и я сразу ощущаю невероятную наполненность, легкость, силу и ощущаю себя молодым, 16-летним. Я начинаю улыбаться и понимаю, что мир прекрасен, мир меня любит, а я люблю этот мир. Приходит ощущение гармонии, спокойствия, легкости, я чувствую себя счастливым, несмотря ни на что. Конечно, я живой человек, который может ощущать не только радость, я могу чувствовать горе и разочарование близких и далеких мне людей, которые переживают тяжелые времена. Но при всём этом я понимаю, что на мне огромная ответственность, если я чувствую свет и энергию любви. И если я обладаю какими-то наработанными возможностями концентрировать в себе энергию безусловной любви Творца, всего сущего, на мне огромная ответственность – быть маяком этого света, исцелять боль, вытеснять страх, темноту из сознания и сердец людей, которые переживают темные времена. Если во мне есть хоть капелька света, я буду делиться ею и поддерживать тех, кто в этом нуждается. Меня никто не заставляет это делать, я просто пропускаю через себя этот свет и делюсь с теми, у кого его нет.

Беседовала Лейла Аралбаева.