Сергей Аксаков: история его знакомства с Гоголем

В эти дни мировая литературная общественность празднует 200-летие со дня рождения одного из величайших писателей XIX века Николая Васильевича Гоголя. Мероприятия, приуроченные к юбилею классика, проходят и в Башкортостане. Различные выставки, литературные встречи и вечера запланированы практически во всех школах, библиотеках, музеях. Литературно-музыкальная композиция пройдет и в Уфе - 3 апреля в Мемориальном доме-музее Сергея Аксакова. Как сообщила агентству "Башинформ" сотрудник музея Галина Кузина, в этот вечер в музее студенты Уфимского училища искусств представят некоторые свои инсценизации гоголевских произведений. Надо сказать, что в Аксаковском музее придают особое значение юбилею Гоголя. Дело в том, что Николая Гоголя с нашим земляком, известным русским писателем Сергеем Аксаковым связывала добрая дружба. После смерти Николая Васильевича Сергей Тимофеевич написал книгу "История моего знакомства с Гоголем", включившую в себя всю их переписку. Она вышла в свет в Москве в 1890 году. Сам Сергей Аксаков в своих воспоминаниях пишет так: "История знакомства моего с Гоголем", еще вполне не оконченная мною, писана была не для печати, или, по крайней мере, для печати по прошествии многих десятков лет, когда уже никого из выведенных в ней лиц давно не будет на свете, когда цензура сделается свободною или вовсе упразднится, когда русское общество привыкнет к этой свободе и отложит ту щекотливость, ту подозрительную раздражительность, которая теперь более всякой цензуры мешает говорить откровенно, даже о давно прошедшем. Я печатно предлагал всем друзьям и людям, коротко знавшим Гоголя, написать вполне искренние рассказы своего знакомства с ним и таким образом оставить будущим биографам достоверные материалы для составления полной и правдивой биографии великого писателя. Это была бы, по моему мнению, истинная услуга истории русской литературы и потомству". Книга нашего земляка, как он и предполагал, действительно стала важным историческим документом для исследователей личности Гоголя, его бесценного наследия. В ней Аксаков не только описывает свое знакомство с ним, их встречи, но и приводит конкретные разговоры, переписку. Так, Сергей Тимофеевич пишет: "Разговор шел о Загоскине. Гоголь хвалил его за веселость, но сказал, что он не то пишет, что следует, особенно для театра. Я легкомысленно возразил, что у нас писать не о чем, что в свете все так однообразно, гладко, прилично и пусто, что ...даже глупости смешной В тебе не встретишь, свет пустой, - но Гоголь посмотрел на меня как-то значительно и сказал, что "это неправда, что комизм кроется везде, что, живя посреди него, мы его не видим; но что, если художник перенесет его в искусство, на сцену, то мы же сами над собой будем валяться со смеху и будем дивиться, что прежде не замечали его". Может быть, он выразился не совсем такими словами, но мысль была точно та. Я был ею озадачен, особенно потому, что никак не ожидал ее услышать от Гоголя. Из последующих слов я заметил, что русская комедия его сильно занимала, и что у него есть свой оригинальный взгляд на нее". О бессмертном произведении Гоголя - комедии "Ревизор" Сергей Аксаков оставил такие строки: "В 1835 году дошли до нас слухи из Петербурга, что Гоголь написал комедию "Ревизор", что в этой пьесе явился талант его, как писателя драматического, в новом и глубоком значении. Говорили, что эту пьесу никакая бы цензура не пропустила, но что государь приказал ее напечатать и дать на театре. На сцене комедия имела огромный успех, но в то же время много наделала врагов Гоголю. Самые злонамеренные толки раздавались в высшем чиновничьем кругу и даже в ушах самого государя. Ни с чем нельзя сравнить нашего нетерпения прочесть "Ревизора", который как-то долго не присылался в Москву. Я прочел его в первый раз самым оригинальным образом. Однажды, поздно заигравшись в английском клубе, я выходил из него вместе с Великопольским. В это время швейцар подал мне записку из дому: меня уведомляли, что какой-то проезжий полковник привез Ф.Н.Глинке печатный экземпляр "Ревизора" и оставил у него до шести часов утра; что Глинка прислал экземпляр нам, и что все ожидают меня, чтобы слушать "Ревизора". Сгоряча я сказал об этом Великопольскому и не мог уже отказать ему в позволении услышать "Ревизора", и мы поскакали домой. Было уже около часу за полночь. Никто не спал, все сидели в ожидании меня в моем кабинете. Я не мог в первый раз верно прочесть "Ревизора"; но, конечно, никто никогда не читал его с таким увлечением, которое разделяли и слушатели. "Ревизор" был продан петербургской дирекции самим Гоголем за 2 500 рублей ассигнаций, а потому немедленно начали его ставить и в Москве. Гоголь был хорошо знаком с Михаилом Семеновичем Щепкиным и поручил ему письменно постановку "Ревизора", снабдив притом многими, по большей части очень дельными наставлениями". Наблюдательный писатель и тонкий психолог Аксаков сохранил для будущих поколений и описания внешнего вида, особенностей характера Гоголя, его манер, поведения: "Наружность Гоголя так переменилась, что его можно было не узнать: следов не было прежнего, гладко выбритого и обстриженного (кроме хохла) франтика в модном фраке! Прекрасные белокурые густые волосы лежали у него почти по плечам; красивые усы, эспаньолка довершали перемену; все черты лица получили совсем другое значение; особенно в глазах, когда он говорил, выражались доброта, веселость и любовь ко всем; когда же он молчал или задумывался, то сейчас изображалось в них серьезное устремление к чему-то высокому. Сюртук вроде пальто заменил фрак, который Гоголь надевал только в совершенной крайности. Самая фигура Гоголя в сюртуке сделалась благообразнее. Шутки Гоголя, которых передать нет никакой возможности, были так оригинальны и забавны, что неудержимый смех одолевал всех, кто его слушал, сам же он всегда шутил, не улыбаясь". "Во всем круге моих старых товарищей и друзей, во всем круге моих знакомых я не встретил ни одного человека, кому бы нравился Гоголь и кто бы ценил его вполне. Даже никого, кто бы всего его прочел! - сетует Сергей Тимофеевич в книге "История моего знакомства с Гоголем". - Вот, например, Владимир Иванович Панаев, тоже старый мой товарищ, литератор и член Российской академии, с которым, разумеется, я никогда о Гоголе не рассуждал, вдруг спрашивает меня при многих свидетелях: "А что Гоголь? Опять написал что-нибудь смешное и неестественное?" Не помню, что я отвечал ему, но, вероятно, присутствие других спасло его от такого ответа, от которого не поздоровилось бы ему. Безграничной, безусловной доверенности в свою искренность Гоголь не имел до своей смерти. Нельзя предположить, чтоб все мы были виноваты в этом без всякого основания; оно заключалось в наружности обращения и в необъяснимых странностях его духа. Это материя длинная и, чтобы бросить на нее некоторый свет, заранее скажу только, что впоследствии я часто говаривал для успокоения Шевырева и особенно Погодина: "Господа, ну как мы можем судить Гоголя по себе? Может быть, у него все нервы вдесятеро тоньше наших и устроены как-нибудь вверх ногами!" Альфия Аглиуллина